Ростислав Плятт. Воспоминания о Фаине Раневской

Когда мы вместе выходили на сцену в «Тишине», я каждый раз думал о том, насколько она была щедра на эмоции. Её игра всегда была подарком для зрителей, независимо от того, что она говорила или делала. Она обладала невероятным эмоциональным богатством, которое переполняло её и передавалось зрителям.

Раневская могла просто стоять и смотреть, устремив свои огромные глаза в пространство или на партнёра. Эти глаза, полные то горечи, то искромётного юмора, не отпускали вас, заставляя ждать откровения...

Она обожала импровизировать, особенно в этом спектакле, понимая, что слова, написанные в роли, имеют мало значения. Иногда она находила собственные слова, которые были богаче авторских.

Фаина Георгиевна была неравнодушна к хлесткой комической репризе и любила их выдумывать в любой роли — без юмора она не представляла своей жизни. Даже в такой, казалось бы, «голубой» роли благородной матери она привносит свой спасительный юмор.

Её актёрское существо состояло из самых полярных красок, в нем прекрасно уживались и комик-буфф, и трагик. Это она доказывала неоднократно, играя Люси Купер.

Во время спектаклей с участием Раневской в зале можно было услышать и всхлипывания, и взрывы хохота. Зрители испытывали самые разные эмоции, а после спектакля долго аплодировали стоя, вызывая любимую актрису снова и снова.

Но играть ей становилось всё труднее и труднее... Возраст и болезни подтачивали её силы. В последних своих спектаклях она выступала, когда до её 90-летия оставалось всего три года, но по-прежнему тратила себя без остатка. Она страстно защищала «честь мундира» — звание актрисы.

Любовь Раневской к театру была глубокой и искренней, но без громких фраз и пафоса. Она не могла бы сказать, подобно М.Г. Савиной: «Сцена — моя жизнь». Но по сути имела право на такую фразу — сойдя со сцены, она умерла.